Трудности перевода или «этот ужасно сложный русский язык»
В подавляющем большинстве знакомых мне франко-русских пар мужья-французы по-русски не говорят. Не из лени или презрения к культурным корням своих любимых жен, нет. Просто французы не любят страдать, а овладение русским (или украинским, или белорусским, или любым другим языком славянской группы) к французам приходит через Страдание.
Никогда не забуду как мой муж, который два года проработал в России, сидел на кухне моей московской квартиры и делал домашку по русскому языку – читал вслух по слогам детский рассказ. В рассказе фигурировало словосочетание «выкарабкивающиеся из лужи лягушата». Так вот, лягушата эти чуть не довели моего француза до дурки:
— Ви-ка-рап-щи… merde! Вьи-ка-рап-ки-ва-щи-ще-сья… merde! Merde! Mais c’est pas possible!!! (вот дерьмо, это просто невозможно!)
Мы потратили на лягушат двадцать минут и сожгли три километра нервных окончаний, но выговорить правильно это словосочетание он так и не смог. В тот вечер я нашла у него первый седой волос…
Жиль, муж моей подруги Иры, по-русски тоже не говорит.
А родители Иры, Елена Николаевна и Виктор Петрович, в свою очередь, говорят только по-русски — соответственно, все общение между мужем и русской родней проходит исключительно через подругу.
И с этим не было никаких проблем до того момента, пока в очередной из приездов на родину Ира не была вынуждена оставить Жиля наедине с родителями на долгих три дня.
фото: english-kurs.ru
Тут нужно заметить, что теща Жиля, Ирина мама, в своем французском зяте души не чает. Во-первых, француз – плюс сто к рейтингу в глазах подруг, родни и соседей. Во-вторых – обращается к ней «мадам» и дважды целует в щечку при встрече и на прощание, ах! В-третьих (и в самых главных) ест абсолютно все, что теща кладет ему на тарелку.
— Мам, ну хватит уже пихать в него еду! Ему же плохо будет!.. – взывает Ира к благоразумию мамы всякий раз, когда та подкладывает безотказному Жилю пятую котлету. Мама поджимает губы, но не сдается: в конце концов, кому когда было плохо от тещиных котлет?!
Уезжать и оставлять Жиля в квартире родителей Ира не хотела, но обстоятельства были сильнее. Маме были выданы инструкции (не мучить француза едой, не отпускать одного гулять по городу, если что – сразу звонить Ире), мужу был выдан ноутбук с быстрым интернетом – в общем, Ира вроде-бы предусмотрела все.
Первый ужин без нее прошел прекрасно: мама, презрев инструкции, утрамбовывала в зятя свои деликатесы, папа добродушно посмеивался – ишь как буржуй холодец-то твой лопает, аж за ушами трещит! Все разошлись довольные друг другом, и Елена Николаевна заснула с улыбкой, предвкушая как на следующий день она будет кормить зятя домашними пельменями.
Утром Жиль проснулся, пошел в туалет, выполнил там все свои задачи, дернул за шнурок слива и тут случилось непредвиденное: вода с грохотом спустилась из подвешенного под потолок бачка, однако результат усилий Жиля не смылся и остался, так сказать, плавать на поверхности.
Об особенностях старой советской сантехники, в которой поток воды организует турбулентность, каковая уносит всё в неведомые дали не сразу, а через 3-5 минут после смыва, Жиля никто не предупредил.
Не зная о том, что нужно просто подождать и все само уедет, бедняга снова и снова дергал за шнурок, пока не пришел к печальному выводу: туалет сломался!
Оставить все как есть и просто уйти в свою комнату воспитанный француз не мог; конфуз, конечно, но нужно было как-то объяснить хозяину дома что унитаз требует немедленного ремонта.
Одно подходящее случаю русское слово – kakashka – Жиль знал, созвучность с французским “caca”, а также контекст, в котором регулярно употребляла это слово Ира не оставляли сомнений в его значении.
За недостающими терминами Жиль залез в гугл, нашел, что нужно, позвал Виктора Петровича и доверительно сообщил:
— Какашка. Не работает.
И указал на дверь туалета. Папа подвис на какое-то время, заглянул на всякий случай в туалет, где к тому моменту все уже было в полном порядке, почесал нос и уточнил:
— Чего?..
— Не работает, — медленно повторил Жиль и снова показал на дверь туалета.
Папа поморщил лоб, повздыхал, снова почесал нос и, наконец, его осенило:
— Ма-ать! Иди быстро сюда!..
— Ну, чего?.. — на крик ирина мама прибежала с руками по локоть в муке, она как раз лепила пельмени к обеду.
— Чего-чего! — передразнил папа со злорадным триумфом мужа, который тридцать лет доказывает жене что она все делает неправильно, — говорила тебе Ирка не пихать в него все подряд! Вот, доигралась!
— Господи, да что случилось-то?!
— Какашка у него не работает от твоих котлет, что! Запор у Жильки, сломала француза!
Елена Николаевна побледнела и растерянно переспросила:
— Что, вот прям совсем не работает?..
— Не работает, — подтвердил Жиль, вежливо улыбнулся и ушел в свою комнату, не осознавая того, какой эффект его сообщение произвело на родителей.
На семейном совете было принято решение Иру пока не беспокоить и сначала попытаться починить француза самостоятельно. Мама села на телефон и подняла все свои контакты — подруги, подруги подруг, подруги подруг подруг; через тридцать минут у нее был телефон лучшего терапевта в городе, с которым был организован немедленный созвон по громкой связи.
Доктор родителей успокоила – в путешествии часто бывают расстройства, ничего страшного в этом нет, и, скорее всего, все само завтра наладится. Но на всякий случай пока лучше исключить мясо, мучное, есть много овощей и пить больше воды. Елена Николаевна облегченно вздохнула, положила трубку и пошла варить зятю цветную капусту.
Во время обеда Жиль по привычке потянулся к миске с пельменями, которую теща поставила рядом с Виктором Петровичем, однако последний миску с пельменями отодвинул, а тарелку с серым пюре, наоборот, придвинул, и что-то сообщил при этом на своем тарабарском. Жиль понял, что по какой-то причине пельмени ему не положены, и что вместо этого придется есть пресные овощи, очень удивился, но воспитанно съел, что дают.
За ужином история повторилась: Виктор Петрович ел вкусный борщ, а Жилю снова дали какое-то овощное варево, на этот раз зеленого цвета. Никаких сомнений не оставалось — родители Иры в ее отсутствие почему-то стали давать ему другую еду, за обедом Жилю не показалось. Мысль была абсурдной, но кто их знает, этих русских, они в 812-ом собственную Москву подожгли, психи.
На следующее утро Жиль по привычке отправился в туалет, дернул за шнурок слива и с грустью констатировал, что поломку не устранили. На выходе из туалета его уже встречали встревоженные Елена Николаевна и Виктор Петрович:
— Работает?..
— Не работает, — снова сообщил Жиль и указал на дверь. — Может быть, стоит вызвать сантехника? Мне кажется, у вас проблемы со сливом, — обратился он к маме на французском, и для верности повторил то же самое на английском.
— Да, да, лапушка ты моя, я понимаю, что тебе плохо… Господи, что ж мне с тобой делать-то?! — всплеснула руками мама и пошла снова звонить терапевту.
В этот раз доктор была менее оптимистична – отсутствие нормального стула в течение двух дней уже вызывает беспокойство. Давайте больному чернослив, и если до вечера стул не наладится, то на ночь слабительное. И строгая диета!
Обед прошел в тяжелой обстановке. Голодный Жиль попытался взять с тарелки на столе кусок хлеба, но папа ему помешал, а мама тут же стала что-то выговаривать, как показалось бедному французу, агрессивно.
Меж тем диета Елены Николаевны начала действовать, и довольно активно: в животе у Жиля все время урчало, и странное месиво, которым его кормили последние два дня рвалось наружу снова и снова. А на выходе из туалета Жиля неизменно встречала Елена Николаевна все с тем же вопросом – «Работает?».
Зачем спрашивать, если и так знаешь, что туалет не работает так как его никто не чинит, Жиль не понимал, но устало отвечал – «не работает…»
За ужином мама решительно поставила перед измученным Жилем тарелку с черносливом, и стакан с теплой водой, в который она накапала что-то прямо на глазах у француза. И вот тут Жиль по-настоящему испугался…
Ира вернулась утром третьего дня и нашла своего мужа схуднувшим и задумчивым.
— Ну, как ты тут? Мои тебя не сильно доставали?..
— Ты знаешь, я не хочу тебя волновать, но мне кажется, что твои родители пытались меня отравить.
— ?!.
Когда все прояснилось, Ира чуть не умерла от приступа гомерического хохота, Жиль вздохнул с облегчением и отвел, наконец, душу с пельменями, а Елена Николаевна слегла с гипертоническим кризом — мысль о том, что она без повода три дня морила голодом любимого зятя была невыносима.
По возвращении во Францию Жиль записался на курсы русского языка — говорить на нем свободно он так и не начал, но сегодня у него есть запас слов и фраз, с помощью которых он может хоть как-то общаться с родителями Иры.
Иногда они обсуждают «этот ужасно сложный русский язык» с моим мужем, который тоже так и не заговорил на великом и могучем нормально, хоть и прожил два года в стране Толстого.
— Cette langue est infernale!.., (этот язык просто невыносим!) — сходятся во мнении два француза, и наливают себе еще вина, чтобы хоть как-то облегчить свои лингвистические страдания.
Трудности перевода как образовательный инструмент
И, что важно, открывая её, мы начинаем лучше понимать структуру собственного языка. Лучший инструмент для такого обогащения — литературный перевод иностранных текстов.
Упражнения на литературный перевод требуют одновременно снайперской точности попадания в смысл и творческого размаха. История литературных переводов знаменитых произведений — это постоянное противоборство двух подходов.
Один из них утверждает необходимость дословного следования тексту оригинала, другой — необходимость художественной обработки оригинала для сохранения литературных достоинств.
Истина всегда оказывается где-то посередине, так как дословный перевод в принципе невозможен: язык — слишком сложная система, в которой смысл каждого элемента зависит от множества «непереводимых» вещей.
Все мы знаем историю Алисы в Стране Чудес, но в каком переводе мы её читали? Льюис Кэрролл построил свою книгу на английских каламбурах и остротах, которые каждый раз оказываются для трансляции на другой язык вызовом.
Гравюры Джона Тенниела — первая иллюстрация к сказке Кэрролла об Алисе
Источник: wikimedia.org
Сонеты Шекспира в переводе Маршака — явление уникальное. Все, кто знаком с оригиналом, знают, что Маршак, будучи больше поэтом, чем переводчиком, скорее сочинил свои собственные сонеты, чем перевёл Шекспира. Тем не менее, этот перевод транслируется нашей культурой снова и снова.
Кто-то считает именно это показателем успешного перевода — когда текст одной культуры прочно входит в другую.
Огромное количество классических произведений зарубежной литературы знакомо нам по переводам советского времени. Но отечественные специалисты работали в условиях, когда понять контекст произведения из-за Железного занавеса было крайне сложно, а многие вещи, допустимые для зарубежной публики, у нас подвергались цензуре.
Неудивительно, что новое время желает читать эти книги по-другому. Например, привычная всем книга «Над пропастью во ржи» Селинджера в переводе Райт-Ковалёвой превращается переводчиком Максимом Немцовым в «Ловца на хлебном поле», с более дерзким «неправильным» языком.
И как бы нам ни сложно было привыкнуть к новому звучанию, это естественно: перевод — процесс бесконечный, творческий, неоднозначный.
Перевод иностранной литературы обогащает наш собственный литературный язык.
Знаменитый советский переводчик Нора Галь, благодаря которой советский читатель знал «Маленького принца» Сент-Экзюпери и «Постороннего» Камю, писала в книге «Слово живое и мёртвое» о текстах Эрнеста Хемингуэя: его простой и напряжённый, как нерв, слог наложил большой отпечаток на стиль наших писателей того времени. Но ведь переводчикам надо было «ощутить его необычность и своеобычность переданными по-русски»!
Успех Хемингуэя среди советских читателей и писателей Нора Галь видит в тонкостях перевода, среди которых — удачная адаптация английских грамматических конструкций в русском варианте. Например:
Или:
Для того, чтобы убедиться, что перевод — дело непростое и культурно обусловленное, достаточно посмотреть названия зарубежных фильмов в оригинале и в переводе на русский язык для проката в нашей стране (тут мы предоставляем вам простор для самостоятельных поисков, поделившись одной находкой: фильм «All Is Lost» прокатчики представляли как «Не угаснет надежда»).
Монолог Гамлета на современном английском — это тоже перевод.
Дейл Солвэк, профессор английского языка колледжа в Глендоре, Калифорния, пишет в статье «Перевод — это мощный инструмент обучения», что студенты, начав заниматься литературными переводами, часто делают для себя открытие. Оказывается, точные науки находятся в более выгодном положении, чем гуманитарное знание: теорема Пифагора не меняет свой смысл при переводе на другой язык, а вот стихи или даже научные статьи философов — меняют!
Дейл Солвек считает, что углубляться в тонкости перевода — прямая задача образования, которое ставит своей целью расширение кругозора и развитие аналитических навыков.
Важно обращать внимание на то, что перевод — это не канон, это попытка одного автора понять текст другого автора.
Поэтому здесь важно всё: исторический и культурный контекст, биография писателя и, как это не удивительно звучит — биография переводчика. Последний момент часто кажется излишним, но если задуматься о природе перевода, то не такая уж это мелочь — личность человека, который транслирует нам иноязычный текст!
Перевод оказывается мостиком между культурами, позволяя самостоятельно открывать в текстах множество значений. И, возможно, самое важное, что такая практика приучает анализировать любой материал, а не принимать всё на веру и не выносить скороспелых суждений.
Нашли опечатку? Выделите фрагмент и нажмите Ctrl+Enter.
Трудности перевода или как не стоит делать локализацию ПО
Идея этой небольшой статьи родилась, когда я рассказал хабраюзеру Milfgard пару жизненных историй про мой опыт как выполнения переводов, так и работы с результатами перевода. Он предложил поделиться ими с хабрасообществом, что я собственно и делаю. Надеюсь, информация хотя бы покажется интересной и, возможно, приоткроет тайны происхождения некоторых переводов.
Немного предыстории
В студенческие годы я подрабатывал внештатным переводчиком в одном из бюро переводов Москвы. Занимался я в основном переводами по тематике своего образования, то есть переводил всё, что было связано с отраслью связи и телекоммуникациями.
Платили по рыночным меркам мало, но как студента меня это тогда вполне устраивало. Вся работа бюро переводов сводилась к тому, чтобы набрать заказов как можно больше, а затем распределить это между несколькими переводчиками. По сути некий вид краудсорсинга получался.
Основным объектом лингвистических издевательств становилась документация на программное обеспечение или оборудование. Самыми яркими примерами в моей памяти остались перевод документации на SDH/PDH оборудование Huawei и перевод документации на платформу Comverse.
Сотрудников компаний-заказчиков мне искренне жалко, и сейчас я расскажу, почему.
Получало бюро переводов, скажем, заказ на перевод 1000 страниц с английского на русский документации к какому-либо софту или железу. Далее этот объем работ распределялся в зависимости от нагрузки конкретных переводчиков (и в зависимости от их средней скорости выполнения перевода) где-то среди 10-20 человек.
Затем проводилась встреча, на которой переводчикам раздавался некий словарь терминов, чтобы исключить случаи разных переводов устоявшихся терминов и/или выражений.
У данной стратегии был несомненный плюс — работа корректора заметно облегчается, когда 20 человек не переводят одно и то же слово по-разному.
Однако, чтобы всё это работало, как надо, необходимо было выполнение двух простейших условий:
- словарь терминов должен содержать корректные переводы этих самых терминов;
- переводчики должны им пользоваться.
А что получалось на практике? На практике сразу же нарушалось первое условие. В качестве словаря терминов товарищи использовали глоссарий из русскоязычной версии книги Cisco Press про основы построения сетей. Замечательная книга для начинающих. Только у нее был один недостаток. Думаю, вы уже догадываетесь, какой. Правильно — у нее был ужасный перевод на русский.
Глоссарий по количеству ошибочного перевода на одну страницу превосходил все остальные книги этот издательства, выпущенные на тот момент. Сейчас, когда я пишу строки, у меня закрадывается мысль, что саму эту книгу переводили тем же краудсорсинговым методом, который я описываю. Такая своего рода рекурсия с глубоко отрицательной обратной связью в контексте качества перевода.
Второе условие тоже нарушалось, но уже ввиду человеческого фактора. Переводчики делились на тех, кто просто игнорировал словарь терминов (никак не аргументируя свои действия), и тех, кто понимал весь ужас ошибок в этом словаре и предпочитал все-таки делать качественный перевод.
Я ни раз указывал коллегам по цеху на ошибки в их словаре, но сорокалетние лбы были не склонны верить двадцатилетнему студенту.
Как только перевод частей документации был готов, корректор-редактор собирал всё это вместе.
Платили ему ещё меньше (ибо не за количество символов, а за время, и всё время подгоняли), поэтому качество финального текста было в большинстве случаев ужасное.
Одни раз я сам поработал корректором и зарекся этим больше заниматься после суток работы, потому что в половине случаев приходилось брать оригинал и переводить текст полностью заново.
Единственным блёклым лучом света в темном царстве ужасной переводческой машины был главный редактор этого бюро.
Сам он ничего по тематике телекоммуникаций не переводил (и это к лучшему), однако всегда повторял, что им нужны специалисты в той или иной отрасли со знанием языка, а не простые люди, закончившие переводческий факультет.
Увы, не все специалисты одинаково хорошо знали не то, чтобы английский, но и русский язык. Как показывало дальнейшее общение с ними, далеко не все специалисты оказывались специалистами.
Мой дальнейший жизненный и профессиональный опыт только подтвердил эту простую истину. Технический переводчик — это не переводчик, у которого под рукой есть словарь технических терминов, это технический специалист, который отлично разбирается в своей технической области и при этом владеет в совершенстве английским (или каким-либо другим) языком.
IBM — великий и ужасный
В далеком 2004 году я отошел от технической поддержки оборудования Cisco и построенных на нём решений и переключился на задачи мониторинга сетей.
Так я впервые познакомился с программными продуктами Micromuse Netcool, которые в 2006 году стали частью линейки ПО IBM Tivoli.
Мой текущий работодатель является активным пользователем, если так можно выразиться, систем Fault и Perfomance Management от компании IBM, поэтому вот уже практически четыре года я принимаю активное участие в закрытых бета-тестированиях того ПО, которое у нас стоит.
В определенный момент, выпустив новую версию веб-портала системы мониторинга Netcool/Omnibus WebGUI, в IBM решили, что портал должен быть локализован. Про то, что языковое предпочтение пользователя они определяют исключительно посредством USER_AGENT броузера, я рассказывать особо не буду. Эта тема достойна отдельной песни с матерными словами.
То, как компания IBM выполнила перевод, является очень хорошим примером, как не надо делать локализации. В процессе бета-тестирования выяснилось, что за перевод на русский язык отвечали сотрудники российского подразделения IBM.
У них там даже был менеджер проекта по переводу ПО с кандидатской степенью.
Правда, исходя из того, что оказалось в финальном продукте, создавалось впечатление, будто российское подразделение IBM воспользовалось услугами самого дешевого в Москве бюро переводов, а те в свою очередь наняли самых безграмотных переводчиков.
Все косяки перевода приводить, думаю, смысла нет. Вряд ли читать десяток страниц кому-либо будет интересно. Приведу в качестве примеров лишь самые яркие моменты.
Виды и членства
Мы все привыкли, что пункт меню View переводится как «Вид». В IBM решили иначе и перевели его как «Представления». Именно из-за этого раздел портала View Membership перевели как «Членство в представлениях».
Тут надо сказать, что перевод последней фразы даже для знающих контекст достаточно сложен.
С одной стороны, View в меню приложения — это «Вид», с другой — раздел портала относится к управлению сущностями под названием View и определяет, какие компоненты страницы будут являться элементами этой сущности. Поэтому наиболее логичным переводом было бы «Элементы представлений».
Этот один из тех случаев в техническом переводе, когда литературный перевод лучше, чем дословный.
Я даже провел эксперимент, показав коллегам, работающим с этим ПО, раздел портала на русском. Ни один из них не понял, о чём речь, хотя с английской версией портала они прекрасно работают и по сей день.
Богатство языка
Можно долго спорить о том, какой язык более богат — русский или английский. Я не филолог и даже не лингвист, поэтому правильного ответа на этот вопрос я, увы, не знаю.
Однако часто сталкиваюсь с ситуациями, когда простое сочетание английских слов каждый переводи на русский язык по-разному. Есть в Netcool/Omnibus апплет/приложение под названием Active Event List.
Одно название вызывает проблемы с переводом, причем не только на русский, но и на немецкий, знание которое позволило мне сравнить с немецкой локализацией.
Не только я, но и немецкие пользователи во время бета-теста заметили, что трактовка может быть двоякой. «Список активных событий» или «активный список событий» — оба вариант, на самом деле, вводят в заблуждение. «Список активных событий» подразумевает, что есть неактивные события.
А где же они, и где их список? (Правильные ответ — в другом программном продукте компании IBM, посвященном исторической отчетности). Событие по своей сути перестает быть активным (текущим) только тогда, когда оно удаляется из системы, то есть тогда, когда проблема его вызвавшая устранена.
«Активный список событий» — тут сложно понять, что можно вложить в такой вариант перевода, кроме того факта, что события в списке могут динамически изменяться.
Однако они делают это и в других представлениях, что делает подобную дифференциацию некорректной, а называть список событий интерактивным (что ближе к истине) опять же может лишь запутать пользователей.
Я предложил коллегам из IBM просто переименовать Active Event List в русской локализации в «Список событий». Увы, это одно из немногих изменений, которые они в итоге не внедрили, оставив вариант «Список активных событий».
Вообще в софте изначально была заложена небольшая лингвистическая бомба.
Так как речь про систему пассивного мониторинга, которая получает от оборудования различные информационные сообщения о тех или иных состояниях и проблемах, то в системе исторически умудрились использовать аж три слова для обозначения таких сообщений — Event, Alert и Alarm.
Если Event можно смело переводить как «событие», то Alert/Alarm — это уже «авария». Лингвистически Alert считать «аварией», быть может, не совсем верно, однако более корректный вариант «извещение» может запутать русскоязычного пользователя еще сильнее.
Степень критичности
Есть в Netcool/Omnibus понятие «степень критичности аварии» (Severity level) с возможными значениями Clear, Indeterminate, Warning, Minor, Major и Critical. Есть собственно раздел контекстного меню, где эту степень можно в ручном режиме изменить.
Чтобы не быть голословным, приведу скриншот того, как это выглядит в английской версии ПО:
Слова все очевидные, но надо ж им было всё перевести, поэтому перевели и их. В итоге эти шесть значений были переведены разными частями речи: где-то существительным, где-то прилагательным, слову Сlear вообще глагол достался.
Его перевели как «очистить» (что в концепции софта неверно, ибо это как бы не действие, но правильный вариант с прилагательным или существительным я так и не придумал).
К сожалению, в русском языке слова имеют род, а прилагательные склоняются по родам.
Уж не знаю, по какой причине в первой версии локализации этого ПО пункт меню назвали «Увеличить приоритет» (хотя меню это позволяет его и уменьшать), а вот значения этого приоритета в тех местах, где использовались прилагательные, оказались женского рода.
Ни слово «приоритет», ни слово «событие» не принадлежат к женскому роду. К нему принадлежит только слово «авария», но вот незадача — нигде в интерфейсе системы слово «авария» не использовалось.
Пришлось во время бета-теста писать IBMерам обратно перевод с русского на английский с подробными лингвистическими комментариями.
Они там слегка офигели от такого «качества», но в итоге отправили мои комментарии в российское подразделение, где меня перенаправили на того самого товарища с учетной степенью, который за локализацию и отвечал. Ошибок он особо признавать не хотел, но очень дотошно выспрашивал у меня правильные варианты перевода.
Мне было не жалко, и я его предоставил, после чего по сути был послан практически на фиг. Мне даже «спасибо» не сказали. Однако мои старания не пропали даром, и сейчас меню выглядит вот так:
Кстати в первой версии локализации пункт Suppress/Escalate почему-то перевели как «Подавить/Расширить». Мы с коллегами долго смеялись, что именно они нам предлагают расширять, и почему слово Suppress не перевели как «Сузить». Так хотя бы стало симметрично неправильно.
Маленькая такая мораль
Вернее, даже две.
Нельзя доверять локализацию ПО людям, которые не понимают, как это ПО работает, и что оно делает. Даже если перевод выполняют профессиональные переводчики (что порой уже не есть хорошо), всегда должны быть технические специалисты, готовые исправить все недочеты.
После этой истории я перестал писать российским товарищам в IBM, а в рамках каждой новой беты софта шлю сразу американским и английским коллегам коллекцию косяков перевода. Малыми усилиями из года в год локализация становится лучше.
Курьезы использования английских слов
Опыт показывает, что людям куда проще один раз запомнить английские термины и ввести их, скажем, обрусевшие варианты в обиход, чем понять, что там переводчики наделали.
В контексте уже не раз упомянутого выше ПО все понимают что-то типа «клир-аварии», «заклирить», «поклирить» и т.д. Недавно я читал для коллег из СНГ тренинг в Армении.
Только в конце пятого дня тренинга мне рассказали, что по-армянски «клир» — это, простите, самый неприличный вариант обозначения мужского полового органа.
PS: С удовольствием добавил бы топик в хаб «Переводы», но увы не хватает того, о чём тут нельзя говорить.
ссылка на оригинал статьи http://habrahabr.ru/post/177741/
Трудности перевода
Переводческие услуги в России остаются закрытым рынком, работающим преимущественно по серым схемам. Крупнейшие игроки несколько лет кормились за счет российских и международных корпораций. Однако в условиях
кризиса они сбросили цены и вступили в борьбу за госзаказ.
Жители Москвы регулярно могут наблюдать на улице “людей-бутербродов” с предложением переводческих услуг на спине и на животе. Другим приходилось сталкиваться с необходимостью нотариального заверения переведенных документов. Обычно нотариус не принимает чужой перевод, даже сделанный носителем языка, и отправляет к “своим” переводчикам, сидящим в соседнем кабинете.
Все эти услуги нацелены в основном на частных лиц. Однако наибольшая часть “переводческого” пирога приходится на фирмы, работающие исключительно с юрлицами. “Корпоративное направление формирует наибольшую часть выручки компаний, действующих на этом рынке”, – говорит аналитик УК “Финам Менеджмент” Максим Клягин.
По его данным, на долю структур, работающих с “физиками”, приходится не более 15 – 20% рынка.
Однако устроен этот сегмент не намного прозрачнее “частников”.
МОЛОДО-ЗЕЛЕНО
Современный рынок переводческих услуг в России возник во времена перестройки. В 1987-м, после того как в СССР разрешили создавать кооперативы, группа переводчиков во главе со специалистом-востоковедом Владимиром Грабовским решила основать собственное бюро. Однако в постановлении ЦК и Совмина о кооперативах переводчики указаны не были.
Поэтому энтузиастам пришлось убеждать тогдашнего председателя комиссии Мосгорисполкома по кооперативам Юрия Лужкова сделать для них исключение. Будущий московский мэр согласился, и так была разрушена многолетняя монополия Всесоюзного центра переводов для советских потребителей и ГлавУПДК для иностранцев.
“В дальнейшем наша организация приложила большие усилия к тому, чтобы ввести на российском рынке международные стандарты работы. В решение этой задачи вкладывались все доступные ресурсы”, – рассказывает Степан Грабовский, генеральный директор бюро переводов “Фонетикс”, сын Владимира Грабовского.
По его словам, в 1990-е переводческое дело превратилось в высокоразвитую отрасль. Тем не менее до формирования цивилизованного рынка еще очень далеко: прежде всего, этот сегмент отличает низкая консолидация.
По оценкам агентства “Простор: PR & Консалтинг” и TrendLink, в настоящий момент в России официально работает около 300 более-менее крупных переводческих бюро. “До кризиса мы наблюдали колоссальный рост количества агентств.
Все больше и больше местных компаний стало вести внешнеэкономическую деятельность, запускать инвестиционные проекты, банковский сектор просто процветал. В результате агентства могли расти как грибы”, – рассказывает директор по продажам и маркетингу компании “Неотэк” Юрий Пачко.
Сколько в действительности в России агентств-переводчиков, не знает никто, например, при подсчете невозможно учесть фрилансеров, работающих с бизнесом напрямую. При этом, по оценкам Грабовского, рынок переводческих услуг в последние пять лет рос в среднем на 20% ежегодно. Из-за кризиса его размеры значительно сократились.
По данным “Простор: PR & Консалтинг” и TrendLink, объем рынка по итогам этого года должен составить $250 – 280 млн против $400 – 450 млн в 2008-м.
Однако в компании “Экспримо” рассказывают, что еще в 2004-м (на съезде вскоре прекратившей свое существование Национальной ассоциации переводческих компаний) объем рынка оценивался некоторыми участниками в $600 млн, но никаких доказательств этим субъективным цифрам не было.
Помимо консолидации на рынке переводческих услуг также отсутствует внятная градация игроков. “Мы внутри своей компании и с рядом наших коллег договорились о примерной классификации”, – говорит коммерческий директор “Экспримо” Михаил Лавренович.
Во-первых, по его словам, есть небольшие компании (“бюро переводов одной комнаты”), которые чаще всего находятся рядом с нотариусом и кормятся за счет разовых заказов. Во-вторых, агентства, уже имеющие какую-то четкую структуру организации и вкладывающиеся в свое продвижение, в основном в Интернете. Как правило, они занимаются посредническими услугами между заказчиками и переводчиками. В-третьих, есть переводческие компании, располагающие региональными представительствами, работающие с автоматизированной системой перевода и предлагающие набор околопереводческих услуг. В отдельную группу выделяются крупные фирмы, занимающиеся не просто переводом, а так называемой локализацией. Например, по данным “Ко”, “Логрус” локализует все решения Microsoft, “Автотрансдок” занимается только переводами по автомобильной тематике, “Техинпут” специализируется на нефтегазовой отрасли и т. д. По словам Юрия Пачко, в России около 10 – 15 таких игроков, и их оборот начинается от 10 – 15 млн руб. в месяц.
СВЯЗИ РЕШАЮТ ВСЕ
Для входа на рынок переводческих услуг деньги не играют ключевой роли. “Этот бизнес хорош тем, что стартовать можно с нуля. Для начала в компании может быть один клиент и пара переводчиков, на первых порах не нужно офисных помещений”, – говорит гендиректор агентства лингвистического сопровождения “Шаг навстречу” Владислав Лопач.
Самое главное – в этой сфере отсутствует лицензирование: достаточно, чтобы по уставу организация могла заниматься переводческой деятельностью. По словам Степана Грабовского, для переводчиков десять лет назад пытались ввести лицензии, но их быстро отменили.
“Войти на рынок, может, и нетрудно, но удержаться на нем в длительной перспективе могут только те, кто обладает достаточно высокой квалификацией и обеспечивает стабильно качественный перевод”, – замечает секретарь правления Союза переводчиков России, член совета Международной федерации переводчиков Александр Цемахман.
Как правило, заказчикам приходится проверять квалификацию переводческих компаний опытным путем, а следующие приходят уже “по наводке”. По данным экспертов, до 70% клиентов как в России, так и на Западе обращаются в переводческие фирмы по рекомендации.
Неизменно заказчик сталкивается с неодинаковой ценовой политикой: разные компании могут попросить за одну и ту же работу от 250 руб. до 1000 руб. за условную страницу. Как считают в “Простор: PR & Консалтинг” и TrendLink, средняя цена за страницу перевода с английского составляет 300 – 500 руб., с немецкого – 250 – 400 руб., а с восточных языков – 500 – 900 руб.
По оценкам “Экспримо”, средняя цена за перевод текста с европейского языка колеблется на уровне 550 – 650 руб. за страницу. Непосредственно внештатный переводчик получает из этого примерно половину, но не больше 300 руб.
Для сравнения: по словам Александра Цемахмана, в Европе перевод русского текста на английский язык в известной компании стоит 50 – 60 евро за страницу. В России ситуация иная.
Бывший сотрудник одного из московских переводческих бюро рассказывает, что цены для клиентов там рисовались “с потолка”: внешний вид заказчика подсказывал, сколько тот в состоянии заплатить. За редактуру текста бюро может попросить 30% от стоимости перевода или также внезапно добавить 30% наценки за мнимую срочность.
Крупные заказчики зачастую выбирают подрядчиков-переводчиков на тендерах. В результате, по данным источников “Ко”, половина контрактов распределяется на основе откатов. По мнению Михаила Лавреновича, вторая половина компаний предпочитает лично мотивировать группу менеджеров, которые проводят тендеры, материальными бонусами.
“За то, что они выберут хорошего поставщика по минимальным для компании ценам, они получат гораздо больше, чем получили бы на откатах”, – уверен эксперт. Заказчики тоже не отстают. “Немало таких, кто хочет перевод “еще вчера”, не понимая, что время, необходимое на качественный перевод, сравнимо со временем подготовки исходного документа”, – рассказывает Александр Цемахман. Однако, по его словам, сейчас все большее число заказчиков понимают, что восприятие их продукции непосредственно зависит от качества перевода, будь то создание многоязычного сайта или синхрон на международном симпозиуме. В результате образуются устойчивые тандемы переводчиков и заказчиков, которые работают вместе долгие годы.
УТРАЧЕННЫЕ ИЛЛЮЗИИ
В кризис все клиенты из сферы недвижимости, машиностроении, из нефтегазовой отрасли и металлургии оптимизировали свои бюджеты и, в частности, расходы на международную деятельность. Упал не только объем заказов, уменьшилась и стоимость подрядных услуг. “За исключением двух-трех компаний, все снизили свои цены на 25 – 30%”, – говорит Михаил Лавренович.
В таких условиях переводческие фирмы стараются диверсифицировать бизнес и отказаться от узкой специализации. “Мне даже было бы смешно посмотреть в глаза тому директору компании, который сказал бы, что у них узкоспециальная стратегия, особенно в нынешних условиях. Нужно отдавать себе отчет, что случился кризис, надо как-то приспосабливаться к этому.
Мы раньше, честно говоря, неоднозначно относились к госзаказам и в основном работали с коммерческими организациями, но кризис подстегнул развитие и в этом направлении”, – отмечает гендиректор “Экспримо” Дмитрий Белошапкин. По его словам, теперь в портфеле компании есть заказы от Минздравсоцразвития, ГУВД Москвы и других госструктур.
По данным “Экспримо”, сейчас даже на небольшие государственные тендеры претендуют уже по 16 – 17 переводческих фирм. “В этих тендерах есть своя логика, и надо понять, на какие примерно суммы рассчитывает госзаказчик. Если это вопрос котировок, то победит минимальная цена”, – говорит Дмитрий Белошапкин.
В условиях кризиса переводчикам приходится соглашаться на более низкие расценки, предлагаемые государством. По словам Белошапкина, на готовящемся сейчас тендере МИД 70-процентный вес при определении подрядчика будет иметь критерий цены. Одновременно с уменьшением объема заказов от бизнеса происходит и сокращение числа переводческих бюро.
По данным участников сегмента, некоторые уже начали уходить с рынка. Однако в случае неудачи бюро даже невозможно продать. По словам Юрия Пачко, к ним несколько раз обращались хорошо зарекомендовавшие себя компании с предложением о покупке. “Такого не наблюдалось на протяжении уже очень многих лет. Но для нас это не привлекательно.
Мы не понимаем что покупать: офисное место, компьютеры, менеджеров? Как таковой капитализации у бюро нет”, – говорит эксперт. Часть переводческих проблем могла бы решить профильная ассоциация, которая бы структурировала рынок и лоббировала интересы его игроков в работе с заказчиками, однако пока такого органа нет, а объединяться сами игроки не спешат. “Мы как-то ходим по кругу.
Каждый тянет на себя одеяло. Никто не хочет уступать свои позиции, и амбиции перекрывают здравый смысл. У нас еще очень нескоро появится ассоциация, но раз в два-три года стандартно обсуждается эта тема”, – рассказывает Михаил Лавренович. Созданию ассоциации препятствует отсутствие по-настоящему крупных игроков и низкая консолидация бизнеса.
Даже самые значимые переводческие структуры в России недотягивают до уровня одного отдела американских компаний. По словам Михаила Лавреновича, у зарубежных игроков, вышедших на IPO, оборот достигает $600 – 800 млн в год. “Если объединить вместе все московские, петербургские, казанские и самарские фирмы, дай бог, чтобы мы дотянули до этой цифры”, – констатирует эксперт.
По данным консалтинговой компании Common Sense Advisory, из $14,3 млрд объема мирового рынка в прошлом году на долю 30 крупнейших мировых переводческих фирм приходилось $3,8 млрд, то есть 26,6% рынка. Более того, есть несколько публичных компаний, акции которых торгуются на NASDAQ, среди них – Lionbridge, SDL.Тем не менее наш рынок переводческих услуг постепенно выходит на новый этап.
По мнению экспертов, в будущем активно станут развиваться сетевые агентства, как это произошло в туристическом сегменте. Уже сейчас многие компании начали наращивать собственные сети в разных городах.
Например, “Экспримо” основала второй офис в Красноярске, а созданное на базе “Неотэк” бюро переводов “Мегатекст” экспериментирует в этом направлении, запуская мини-офисы “Мегатекст-Экспресс” (уже открылось 11 точек в Москве и одна в Казахстане). Кроме того, отечественные участники постепенно вписываются в мировой контекст.
Все больше игроков в России сертифицируют свою систему качества менеджмента по международному стандарту ISO. Первой эту процедуру в 2003 году прошел “Неотэк”. Некоторые компании становятся корпоративными членами Международной ассоциации по глобализации и локализации (GALA) и Ассоциации по стандартам в области локализации (LISA). Тем более им есть где развернуться: зарубежные “монстры” – не соперники нашим фирмам, они работают в основном с местными субподрядчиками. Прежде всего, цены на отечественном рынке не позволяют иностранцам быть здесь конкурентоспособными. Правда, прецедент уже был. Вторая в мире переводческая компания Lionbridge приходила в Россию, однако продержалась недолго: неготовность рынка перевесила
амбиции гиганта.
Трудности перевода
Самое сложное — дать определение жанру этого фильма. На «Золотой глобус» его номинировали как комедию. Тем не менее на IMDB основной жанр заявлен как драма, а далее идет комедия, романтика.
Я, пытаясь четко определить жанр этого фильма, серьезнейшим образом напряг правое полушарие мозга, однако все усилия были совершенно напрасны. Потому что не комедия — однозначно. Драма? Тоже не годится, потому что это не драма в обычном понимании подобного жанра.
Мелодрама? Слегка похоже, однако для мелодрамы фильм слишком жизненный и реалистичный. Романтика? Вероятно, лучше всего, однако в русском языке не используют подобный термин для обозначения целого жанра.
Романтическая комедия? Более или менее близко, но опять же — это не комедия, хотя в фильме есть ироничные эпизоды. Ироничная драма? Боже мой, да нет там, по большому счету, никакой драмы!.. В общем, я отчаялся и назвал этот фильм комплексно — романтическая драмикомедия.
Можно было, конечно, обозвать его трагикомедией и понадеяться, что из-за отсутствия комедийной составляющей зрители не заметят, что никакой трагедии там нет вообще, но я предпочел остановиться на комплексном варианте. Ведь, в конце концов, какая разница, к какому жанру относить этот фильм?..
Боб Харрис (Билл Мюррей) — когда-то весьма известный, а ныне вышедший в тираж актер — приезжает на несколько дней в Японию, чтобы сняться в рекламном ролике японского виски «Сантори».
Харрису не хочется совершать такие утомительные перелеты и торчать неделю в совершенно незнакомой стране, каждый день проводя на съемочной площадке, однако два миллиона долларов — это не такая сумма, от которой может отказаться актер, давно сошедший с вершин своей популярности.
Ведь у него есть семья, дети, дом, а также жена, ставшая для Боба таким же привычным и надоевшим предметом домашнего обихода, как и Боб для нее.
Времяпрепровождение Боба в Японии поначалу разнообразием не отличается.
Бессонные (из-за разницы во времени) токийские ночи, заполненные попытками хоть что-нибудь понять из телепрограмм, смутные дни, во время которых одуревший от недосыпа Боб изображает светлую радость, выпивая бутафорское виски, и вечера в баре отеля, во время которых Боб имеет возможность пить настоящее виски, уже не изображая ровным счетом никакой радости, а стараясь только побыстрее утопить в алкоголе тоску-злодейку, которая — вот зараза! — даже лежа на дне стакана, продолжает поблескивать своим ядовитым зеленым глазом.
Вокруг Боба — совершенно незнакомая страна, невероятно чужая культура, непонятная речь, странные люди, мучительные ночи и сны, покрытые пеленой бессонницы. Но постепенно все меняется, когда Боб встречает молодую девушку по имени Шарлотта (Скарлетт Йоханссон).
Она уже давно живет в этом отеле, и ее гложет точно такая же тоска, как и Боба. Только если у Боба, как у новичка, тоска находится в острой фазе, то у Шарлотты она давно перешла в хроническую. Муж Шарлотты — профессиональный фотограф по имени Джон (Джованни Рибизи).
Ему нравится работать в Японии, он увлечен своими съемками, и ему почти нет никакого дела до Шарлотты, которая совершенно помирает от тоски в этой чертовой Японии.
Шарлотта не работает, поэтому ей только и остается, что торчать в номере, смотреть телевизор, все так же тщетно пытаясь что-то понять из происходящего на экране, слушать музыку или аудиозаписи психотерапевтических курсов. А если долго слушать психотерапевтические курсы — так можно и с ума сойти, правильно?..
Короче говоря, вот и встретились два тоскующих одиночества: уже совсем немолодой Боб, обремененный нелюбимой женой и детьми, и молодая Шарлотта, обремененная не сильно любящим ее мужем.
Нет, это вовсе не бешеная страсть, которая вспыхивает как молния, ослепляя влюбленных и заставляя их совершать безумные поступки. Это скорее любовь от тоски. Любовь от одиночества.
Да и любовь ли это? Скорее всего, просто мимолетное увлечение, помогающее заполнить пустоту, которую каждый из героев этого фильма ощущает в данный момент времени…
***
Загрузка...
